Sayğılı oxucu, “Sönmez işıglar” (Ogni veçnosti) yazısı Rusca Azerbaycan gazetinin 7 fevral 1920-ci il, 23-cü sayında yayımlanmışdır. Adı Mix. Cpiridonov yazılmış yazarın gazetde çap olunmuş yüksek düzeyli başga yazılarının da olduğunu göze alsag, kültür tarixi bilicisi, “get-get, sen o Leyli deyilsen, ey perizad!” – Ay – Leyli – Selena – Elena – Yelena sönmez – ideal sevgisini anlamış deyerli aydın olduğu aydınlaşır.            Bu gün “Sönmez işıglar” yazısında deyildiyitek: “hansısa” Bağdadlı Feyzullanın (“kakoго-to” Feyzullы) 32 il gabag “böyük sayğı, duyarlıgla” Rus diline çevrilse de ( Mixail Spiridonov nedense, Rus diline çevirmeni ona vermiş “çox sayğın bilimçi”nin adını yazmağı da unudub) “dünya edebiyat incileri” arasında ünlü yer tutmalı kültür anıtının oçağadek bilinmemesinden üzülmemek olmur.

Yurddaşların oxuması üçün Rusca Azerbaycan gazetinden köcürdüyüm bu yazıda yüz il gabagkı “ölülüyümüzün” bugünkü “kefcillik”, “kefgomlug” göstericisini – Ulusal AÇImız – AMEAmız, Kültür bakanlığımız…, neyimiz, neyimiz olsa da, az gala yüz il gabagkı günde olmağımız, dirçeliş üçün gereken çağdaş politik, ekonomik, toplumsal çıxış yollarını aramamağımız çox acınacaglıdır!!!

O çağda Rusiya İmperiyasının Azerbaycan Türklerine garşı yönelmiş ulusüstü politikası ile, İslam dini adı altında bu gün de yeridilen Arab geriçiliyinde – “allahu akbar”da, “inşallah-maşallahda”  batmışdıgsa, indi Azerbaycan Respublikasının yağı destekli YAP Ağalığının yeritdiyi ulusüstü, çağdışı Heydarizmde batmışıg!

Politologiya biliminde El AÇInı gurur, yaradır, Açı Ulusu oluşdurur!

Azerbaycan Türkleri ulusal özünütanıma, özünütanıtma, özünüdoğrulama politikası yürüdüb bu bataglıgdan gurtulmasalar, strateji çalışan yağılar Derbend, İravan, Borçalı, Şuşatek… Genceni, Lenkeranı, Bakını da alıb, onlara yaşamağa Xazarın – Kaspinin – Guzğun denizin dibinde yer gösterecekler!!!

YADİGAR  TÜRKEL

felsefe üzre elmler doktoru

  7 fevral 2020-ci il.

МИХАИЛ СПИРИДОНОВ

ОГНИ ВЕЧНОСТИ

(о поэме Фейзуллы Багдадского)

(Азербайджан, на Русском языке, 7-го февраля 1920-го года, № 23)

Один глубокопочтенный учёный любезно познакомил меня с рукописью перевода поэмы «Лейли и Меджнун». Это капитальный труд, переведенный с редькой добросовестностью, 32 года тому назад и к сожалению, ещё неизданный до сих пор, хотя по заслугам этот труд должен занять почётное место среди памятников мировой литературы, в роде «Сакунталы» Калидассы, «Калевалы» и т. д.

Об авторе поэмы, Фейзулла Багдадском, к сожалению, мне известно только то, что он жил в 16-ом веке и с точки зрения истории я вовсе не коснусь поэмы. Что же касается всего остального, то я смело доверяюсь переводчику, образованность, знание языка оригинала и эрудиция которого вне всяких сомнений.

Перевод сделан почти построчный с необходимыми комментариями, что правда, делает этот труд несколько академическим, не так удобным для завоевания симпатий широкой читающей публики, воспитанной на современных литературных образцах, но зато этот труд с доступной полнотой передаёт все оттенки и общий колорит оригинала.

На первый взгляд это нечто гомеровское: около 15.000 строк стихов лирики и почти вовсе нет волевых импульсов, движения. Это как бы застывшая Восточная музыка, это один бесконечный Восточный танец, где тысячи моментов сливаются в один беспрерывный прелесть которого понятно только сыну знойного Востока.

Но вместе с тем, основой этой удивительной поэмы служит одна из тех величайших идей, которые обусловливают мировое и вневременное значение таких памятников, как Илиада, Песнь Песней, Нал и Дамаянти, Фауст и т. д., одна из тех идей, которые, прикрываясь извне узорами обыкновенной человеческой любви к прекрасной деве, тут же неуловимыми оттенками переходит от плоти к духу и от духа к человечности, уходит к космогонию.

До сих пор многим казалось, что только у древних Греков были эти идеи, которые Елену Илиады превращали Энону, в Афродиту небесную и позже мать Христа превратили в Мадону и т. д. И вдруг эту идею, к тому же выраженную с удивительной полнотой и яркостью, мы находим в поэме гениального самородка, «какого – то» Фейзуллы.

Спартанская Елена, из – за красоты которой сражались Ахейцы и пал Илион, в Греческой космогонии превратилась в Селену, в Луну, причём получился синтез: Елена – Луна, Елена – мудрость и отсюда возникает даже название Эллинов. На эту тему имеется превосходное историческое исследование профессора О. Зелинского: «Елена Прекрасная».

В дальнейшем эту идею развивает в своём исследование покойный В. Розанов в книге «Люди лунного света», куда и мы отсылаем интересующегося читателя, сами же обратимся к нашей поэме.

Знатный аравитянин, соединявший в себе все доблести, не имел потомства, что было его главным несчастием. Но вот Бог услышал его молитвы и вместе с нарождением луны «перо незримой тайны начертало в чреве им желанный образ». Ребёнка назвали Гейсом. «Все народы радовались». И вот в каком – то доме, куда ребёнка занесла няня, Гейса взяла на руки некая «Пери», – воплотившаяся Луна. Она приласкала его и возвратила няне, но уже ребёнок был не тот. С тех пор он стал любит одну Луну» и не вспоминал уже матери и няни». Иначе говоря, стал человеком не от мира сего, питомцем Лунного света

Вмиг пошёл вперёд он,

Быстро он развился.

И Луна лишь только

Народилась, стала

Полною Луною.

С самого юного возраста эта странная любовь к красоте заставляла плакать и страдать гениального ребёнка. Он ещё не видел красоты, но предчувствовал её. Но вот его отдали в науку, где он вместе проходил курс с красавицей девочкой Лейли, в которой автор без всякого труда узнает ту же воплотившуюся Луну. Страсть с такой силой вспыхнула в юноше, что детей немедленно разлучили и мальчик прослыл сумасшедшим, – Меджнуном. Таким образом, в трактовке нашего переводчика, Меджнун отнюдь не собственное имя и означает оно – «помешанный от Луны».

Лейли была тоже дочь почётных родителей и по внешности казалось вовсе не было препятствий к браку. Так читатель сначала недоумевает: зачем Гейс сошёл с ума, когда у его отца «была столица в Бассоре», когда родители Лейли и не посмели бы не отдать за него дочь, к тому же отец Гейса тоже не имел особых причин препятствовать счастью детей и после пошёл сватать Лейли за Гейса.

Но суть дела в том, что не Лейли, как таковую, любил молодой Гейс, а как бы некое её продолжение вверх: она была лишь конкретным объектом его страсти к Луне, к мудрости.

Чтобы излечить сына от страсти, отец взял его с собой в Мекку, но оттуда чудесным образом Гейс удалился в пустыню, где на протяжении ряда лет писал пламенные песни в честь своей прекрасной дамы. Здесь перед нами уже будущий святой. Его окружают хищные звери и ласкаются к нему, как ягнята.

Его песни приобретают крупную известность и вот некий повелитель Нейфал решает оружием добыть красавицу для поэта. Он собирает целое войско и объявляет войну. Вызов принимают с гордостью приверженцы родителей Лейли и происходят кровопролитные бои. Из-за чего? Из-за красивой женщины, причём воюют не какие-нибудь кланы, а государства: Шама и Рума, т.е. Сирия и Византия. Не звучат ли в этом стихи Илиады:

Нет, осуждать невозможно, что Трои сыны и Ахейцы

Брань за такую жену и беды столь долгие терпят:

Истинно, вечным богиням она красотою подобна.

Там и здесь звучит один мотив оправдания красотою.

Как же ведёт себя, однако, наш Ахилл-Гейс? Принимает ли он участие в битвах, в которых льётся кровь ради его личного счастья?

Нет, он молится за своих врагов и даже как будто помогает им. Но Нейфал всё же победил, отец Лейли приносить повинную и умоляет победителя взять его дочь себе, но не отдавать сумасшедшему Гейсу.

Нейфал сам убеждается, что Гейс ненормальный и примирившись с врагами, оставляет всё по-старому. Лейли уже до этого была просватана за Ибн-Салама и теперь выходит замуж.

Здесь повторяется другой мотив Илиады: Ахилл добившись Елены, женится, тем не менее, Полискене, младшей дочери Троянского царя, имя которой говорит о смерти. Но у Гомера только намечается этот таинственный разлад, у нашего же поэта буквально повсюду поставлены точки над İ, вследствие чего неискушённый читатель, очень возможно, сочтёт Меджнуна просто дураком, а автора бездарным кропателем. В самом деле, счастье лезет в руки, а он кривляется.

Но «бутопогубая красавица с бровями, похожими на заглавные буквы», сделавшись женой Ибн Салама, ещё не превратилась в наложницу. Мужу она кажется заболевшей или бесповатой. Он её посадил за алую завесу в своём гареме и принялся лечить от навождения.

Друг Меджнуна Зейд очень ловко играет роль лекаря, проникает к Лейли и переносить ей послания Меджнуна. Но вот Ибн Салам умирает, замужняя дева становится независимой, она снаряжает караван и едёт в пустыню искать своего возлюбленного. Находит, но не узнаёт в исстрадавшемся аскете своего поэта. Да и он как будто не узнаёт её. Встретились, как чужие и чуждые. Он говорит ей:

Так как я наполнен

Вес, мой друг, тобою,

То единства в жизни,

При существовании

Невозможно мыслить.

Она: Знай, моё всё сердце есть та дорогая, но живая жертва милого свиданья, а моя душа есть твой заложник вечный. Ты всегда так сильно жаждал и стремился, чтобы меня, о милый, созерцать, увидеть. Вот теперь настало время для свиданья. Так возьми мою ты эту жертву – силу и возьми  то, что было залогом.

Ты хозяин пира нашего свиданья, так сплетай в букет аргаван и розу и подай мне Хизра жизненную воду.

Он: Идол ты мой нежный, ты подобна Пери, не бросай огня ты в слабую солому. Та любовь скрепила силу – основанье нашего свиданья и меня с тобою мысленно на веки, друг соединила. Знай, мой внешний образ ныне исчезает, в моё тело входит уже душа другая. И душа другая это – ты, о Лейли.

В моём слабом теле нет меня уже больше. То, что есть, о Лейли, это ты без плоти…

Кто в любви сердечной ищет совершенства, тот уже избегает красоты той внешней. Связанный телесной, внешней красотою любящий не может стать уж совершенством.

Признак в этой жизни верного незнанья есть людей пристрастье к красоте телесной. Человек разумный и желать не может, чтобы разлука стала для него свиданьем. Если власть подруги утвердится в сердце, то в глазах не может быть её явленья.

И скрижали сердца навсегда должны быть чисты и свободны от всех начертаний. Нет своих желаний никогда на внешность не затратит в жизни всякий агл-манани. И уж не допустить, чтобы агл-суратти дерзко попирали бренными ногами истины нетленной материал духовный (Агл-манани – люди высшего разума, агл суратти –  низшего).

Она: Вот я украшала локоны и мушки на лицо лепила и всегда я это почитала милым совершенством в жизни. Ныне моё сердце налилось до верху уж водой кровавой горя и тревоги. Как бутон от розы, сжалось моё сердце налилось до верху уж водой кровавой горя и тревоги. Как бутон от розы, сжалось моё сердце. Но придёт то время и бутон, друг, этот пышно разовьется при новом свиданье. А теперь…, друг нежный, занавес густую сделаю покровом моего я тела, чтоб краса и свежесть моего лица здесь, раз их не желает друг мой незабвенный, наконец, не стали достоянием в жизни глаз чужих враждебных, жалких агл-суратти.

Но, однако, Лейли в данном случае не была выше Елены Гомера. Она прощается со своим возлюбленным, которому в дар принесла было свою красоту, а на горизонте уже маячиться некий соперник Меджнуна, который и увозит из пустыни неутешную красавицу, чтобы её утешит на земле.

Кстати, переводчик часто имя Лейли трактует, как синоним Луны. Трудно представить себе, что бы у поэта – автора в сознании было это сближение его Лейли с Античной Еленой, которая трактовалась Греками, как Селена, т. е. Луна, но тогда, значить, поэт по наитию дошёл до этого.

Во всяком случае, перед нами крайне любопытный факт: «какой то» Фейзулла, правда, знавший по своему хорошо астрономию, ибо поэма в значительной мере космогоническая и автор на протяжении многих страниц выкладывает свои запасы астрономических знаний, но едва ли знавший Греческую мифологию и поэзию, повторяет глубочайшие идеи Платона об Афродите-Урании.

Современные критики не могут, например, простить Гёте того, что он во 2-й части Фауста превратил красавицу Маргариту в Елену Спартанскую. Это многим кажется не поэтичной эквалибристикой, что, мол, общего между созвездием пса и псом, лающим из подворотни? И уж, конечно, эти критики не преминут ругнуть «какого-то» Фейзуллу за тот же прием выхода из чистой поэзии в ту же абстрактную символику.

Но хорошо хот то, что все эти нападки не вырвут ни одной страницы из поэмы ныне почти неизвестного автора.

Поэма заканчивается, как и следовало ожидать, смертью обоих. Меджнун узнаёт, что Лейли умерла. «И погасла разом яркая лампада розы и тюльпана, светлый сад зелёный потускнел от ветра, что носился ядом».

Он просит у Аллаха скорейшей смерти себе, чтобы там, за пределами мира, соединиться со своей возлюбленной и Бог услышал его молитвы.

После друг Меджнуна, Зейд, видит видение, уснувши на гробнице Меджнуна. Перед ним раскрывается рай, сад Рисвана, в котором он видит блаженствующую чету Лейли и Меджнуна которым служат гурии и гюльманы. Оба святые слились в одно целое, как два полулунья. И с тех пор гробница Меджнуна стала почитаться народом, как священное место.

Мы живём не в такое время, когда такие темы могут кого-либо захватить. Злоба дня поработала наш разум, мы мельчаем с каждым днём, печать книги целиком посвящены политике «насущным интересам» и нет надежды на то, что поэма Фейзуллы скоро увидит свет на Русском языке в достойной обработке. Об этом только можно помечтать.